Риск (рассказ рыбака)

На эту опасную рыбалку меня заманил приятель – большой любитель подледной ловли. - Два раза повел сторожком, - плавно покачал он в воздухе воображаемую удочку, - и бац! – сидит подлещик. Причем немалый. Во-о-от такой! Ну, кто устоит перед таким соблазном?
Ловя на себе взгляды рыболовов, которые с удивлением смотрели на наши зимние ящики и тяжелый рюкзак с резиновой лодкой, мы доехали на автобусе до остановки возле Днепра, а оттуда по дамбе вышли к реке. Щедро сияло апрельское солнце, по реке плыли редкие льдины. Надули лодку. Приятель вооружился пешней и стал расталкивать куски льда на фарватере. Нас подхватило течение и неторопливо выбросило к краю залива Чепаха на левом берегу Славутича. Пристали к кромке большой, потемневшей от воды льдины. Ловко выкатились на нее. Ступив на рыхлый, проседающий под ногами под зловещим скрипом весенний лед, я сразу отметил про себя, что не стоило ввязываться в эту историю.
Но возвращаться долго, а прослыть трусом – стыдно. Эх, была не была, авось пронесет! Метров пятьсот от кромки льдины мы шли осторожно, держа в одной руке ящики, а в другой лодку. Потом лед показался нам надежным. Ледобур сначала входил в него, как в кашу, а затем упирался в твердое, словно камень, не подтаявшее еще основание. Гирлянда из трех мормышек наклонно ушла в лунку, увлекаемая довольно сильным течением. На первую, тяжелую, я, по совету друга, даже не насадил мотыля; на второй, помельче, привязанной на метр выше, были надеты две пурпурные личинки; на верхней, самой маленькой, закрепленной еще на полтора метра выше, красовалась всего одна личинка.
Это мы проделали, чтобы побыстрее определить горизонт, на котором стояли подлещики в довольно глубокой, метров восемь, яме. У дна, объяснил мне друг, они никогда не держатся. Клева не было. Я уже начал терять терпение, но мой напарник был полон оптимизма. Плавно раскачивая довольно длинный кивок из отшлифованной тоненькой стальной пластины, он сначала поднял удочку до уровня глаз, потом встал во весь рост и расплылся в улыбке: - Есть! Схватив леску у самой воды, он первым делом подмотал метра полтора, ловко вращая катушку пальцем одной руки, и вывел довольно увесистого подлещика. - Давай поставим твою снасть на такую же глубину, как у меня. Иначе целый день рыбу искать будешь, - обратился он ко мне.
Ловля подлещиков вскоре показалась мне довольно унылым занятием. Раскачивая кивок, слегка приподнимаешь удочку. Пластинка чуть вздрагивает, рука замирает, а через секунду упругая тяжесть повисает на удочке. Клюет непрерывно. Такое ощущение, что вытаскиваешь рыбу из огромного, набитого до невозможности, садка. По Днепру прошла самоходная баржа. Поднятая ею волна заставила нашу льдину заскрипеть, прогнуться. От кромки отломился большой кусок и поплыл вниз по течению.
- Слушай, может, хватит? – заволновался я. – Зачем нам испытывать судьбу? - Сиди, чудак! Такой клев раз в жизни бывает. Чего нам с лодкой-то бояться? Бояться, действительно, вроде было нечего. Пробрался я потихоньку к правому берегу, быстро поймал пяток крохотных окуньков, вернулся и расставил неподалеку от лодки зимние живцовые удочки. Друг посмеивался надо мной и продолжал непрерывно таскать подлещиков. …У меня поклевок не было.
Солнце взошло высоко. Лед темнел буквально на глазах. У левого берега легкий ветерок морщил воду в довольно большой промоине. Живцовые удочки, с согнутыми полукругом пружинками флажков, под воздействием тепла стояли плохо. Вон одна накренилась ко льду, другая. Третья даже упала. Заколотив их пешней попрочнее, я возвращался к лодке и любовался редким зрелищем. Каждый лист, который занесло сюда осенним ветром, под влиянием тепла «протаивал» во льду свой отпечаток. Шагаешь и видишь: вот двухсантиметровой глубины хрустальный, сияющий на солнце слепок листа клена, вот – дуба, вот – веточки акации… А в одном месте я обнаружил развернутую словно для чтения газету, тоже углубившуюся в лед.
Не успел я подойти к лодке, как услышал за спиной сухой щелчок. Оглянулся – так и есть, сработала самая дальняя живцовка. Прикрыл глаза от ослепительного солнечного света, присмотрелся, вижу – катушка быстро вращается, а запас лески на ней – всего десять метров. И тут я забыл предательский весенний лед, про наш строгий уговор от лодки далеко не отходить, про все забыл – помчался к удочке напрямик. Как только нога ступила на газету, лед подо мной и провалился. Вернее, даже не провалился, а как-то раздался, и вместе с обжигающим холодом я ощутил, что течение с силой подхватило ноги. Лед под широко раскинутыми руками продавливался и распадался на продолговатые искрящие кристаллы…
Испугаться я не успел. Страшно стало только после того, как я инстинктивно согнул ноги и, упершись ногами в торец полыньи, изо всех сил оттолкнулся от него и буквально вылетел на лед. К лодке я добирался на четвереньках, далеко обползая все листики и веточки, которыми совсем недавно любовался. Мой друг, увлеченный ловлей, буркнул, не оборачиваясь: - Ну, как? Щука есть? Но когда он, наконец, оглянулся, увидел свинцовую воду в том месте, где я провалился, темную полосу на льду там, где я полз, всплеснул руками: - Ну, брат, ты даешь! Выливая воду из моих сапог, выкручивая ватные брюки, мы не обратили внимания на еще одну самоходную баржу, которая проплывала значительно ближе, чем первая. Поднятая ею волна подошла к кромке нашей льдины, нырнула под нее, и лед стал волнообразно изгибаться и раскалываться на куски. Трещина со зловещим скрипом соединила лунки, на просевшую под нашей тяжестью льдину хлынула вода, и подлещики, разбросанные под ногами, ожили.
Тут уж и приятелю стало не до шуток. Мы быстро столкнули лодку в воду, успев прихватить только ящик и ледобур. Все остальные снасти, в том числе и «просигналившая» флажком живцовая удочка, остались на уносимом течением льду… После этого случая мы с приятелем в любое время года – поздней осенью, ранней весной и даже в лютые февральские морозы – шагу не ступим по льду, прежде чем не убедимся в его прочности сильным ударом пешни.